Удав стал ещё серее.

– Я отвезу вас.

– У вас сейчас встречи с партнёрами, Михаил Валерьевич, – проговорил замминистра, внезапно из камня превращаясь в обычного, очень уставшего человека, – достаточно отправить вашего водителя.

– Но мы проводим вас, Александр Петрович, – сказал генерал. – Пойдёмте потихоньку, а ты, Михаил, пока с персоналом разберись.

Мы остались одни в приёмной, и удав проговорил в ярости:

– Вы понимаете, что наделали?! Вы сорвали госзаказ, к которому я готовился полгода! Да что там полгода?! Год! Вы, Виктория…

Я посмотрела на него с вызовом. Очень захотелось вмазать по красивой щеке.

– Я – человек, – сказала я жёстко. – И речь идёт о человеке. У него температура под сорок. И ваши деньги того не стоят.

В приёмную заглянула Алиса.

– Михаил, партнёры уже подъехали. Ждут вас в конференц-зале.

– Иду! – зло рыкнул удав и ринулся к выходу.

Меня трясло. Нет, ненависть – это не сильное слово, а самое подходящее! Очень подходящее! Уже ничего не хотелось, никаких песен и финальных аккордов. Только развернуться и уйти. Но тут влетела в кабинет Алиса, словно почувствовала:

– Викусечка, ну, не опаздывай. У нас сейчас презентация для клиентов, экскурсия на завод за город, потом по городу и в ресторане мы уже будем в пять. Всё немножко сдвинулось! Надеюсь на тебя, Викуля!

Эх…

Только всё стихло, крадучись заявился в приёмную вождь спецпроектов. Великан галантно склонился передо мной и поцеловал руку:

– Вика, ты спасла мне жизнь! Проси чего хочешь!

Я рассмеялась: кажется, я знаю, кто будет тянуть мне стиралку из магазина. И меня отпустило: плевать на удава и на его каменное сердце, я – революционер, я – спасатель, вот. От пневмонии умирают, от директорского бессердечия тоже людям не очень. И только мне чихать с Эйфелевой башенки на статусы, правила и условности, потому что они тьфу, и всё. Я, как настоящая француженка, в душе – за Liberté, Égalité, Fraternité – свободу, равенство, братство!

* * *

– Я всегда знал, что ты не умеешь подбирать людей, – поджал губы отец. – Польстился на красивую мордашку. Теперь сам расхлебывай. От меня инвестиций не получишь, если не пробьёшь этот госзаказ. Я не собираюсь пускать деньги на ветер.

– Отец, но ты же одобрил план развития предприятия, – сказал я, во рту всё пересохло. – У меня под это уже бюджет рассчитан на следующий год. Введение нового цеха, новые рабочие места. И я не подачку прошу!

– Ничего на свете не бывает бесплатно. Ты знаешь, – ответил отец. – Завод твой. Крутись сам. И уволь эту девчонку.

Я разозлился.

– Завод действительно мой. И компания. И я сам решу, что делать.

– Надеюсь, знаешь. Столько в тебя вложено, пора отрабатывать, – пробурчал отец, как обычно недовольный.

Не понимаю, зачем я пытаюсь получить его одобрение? Походу, уже клиника какая-то. Этого просто никогда не будет. И точка. Первое место на соревнованиях? Мало, соревнования только городские, вот победишь на областных, тогда и хвастайся… Второй в городе на олимпиаде по математике? Почему не первый? Французский выучить не можешь? И в кого ты такой идиот? Самый молодой директор в отрасли? Был бы ты им, если б я тебя не поставил… Вспоминать можно бесконечно. Всё, хватит. С меня хватит! Компания на самом деле моя. И я не пацан сопливый, в рот заглядывать! Не хочет вкладывать деньги – и не надо. Инвестиции получу от французов, раз госзаказ сорвался.

В висках стучало. Я был зол на Викторию. Вообще с её появлением всё покатилось к чертям. И мои мозги тоже. Сегодня так и не заснул толком. Всех котов в парке распугал, по темноте бегая. А она дерзкая! Такая дерзкая. Слабоумие и отвага – наше всё. Позволяет себе невозможное, откуда вообще такие берутся?! И улыбки её неуместные… Но сегодня все барьеры перешла: с презентацией подставила, замминистра буквально на пинках из Ростова выпроводила! Подумаешь, температура?! Я сам в Норильск зимой летал, когда почти под сорок было. Ну да, в голове плыло, суставы крутило, но испытания провели, договор подписали. А она ничего не видит. Для неё компания – просто красивый офис в центре города. А что за этим? Как это доставалось? Как всё в жизни достаётся?! Только через «не могу», через пот, недосып и сбитые кулаки.

Да, очень хотелось Викторию уволить! И очень не хотелось… Я её перевоспитаю. Если сегодняшнее не брать в расчёт, специалист она на самом деле классный. Ещё и двух недель не работает, а успевает вдвое больше, чем Дарья. Играючи как-то. Кадровичка её хвалила, и бухгалтерия. Я и сам не слепой. А Филипп Леонович, бабушкин друг, сказал, что Виктория – вообще от Бога переводчик. Таких искать будешь, не найдёшь. Я ему доверяю. И уважаю очень. Крутой мужик, бельгиец, каким-то образом обосновавшийся в СССР в шестидесятые. Он мне профессора Преображенского из «Собачьего сердца» напоминает. Моща такая внутренняя и интеллигентность. А так и пошутить не дурак, и даже водочки выпить под грибочки. Обрусел, а шарм европейский остался. Жаль, у меня вечно времени нет с ним пообщаться. В общем, что бы отец ни говорил, не уволю я Викторию. Проучу, выговор закачу, а потом перевоспитаю. Лично!

Сердце стукнуло предательски и неуверенно, а разум буркнул: «Как это не выйдет?! У меня даже мужики взрослые по струнке ходят. А эта вообще девочка-колокольчик.» Я посмотрел в окно автомобиля, отвернувшись от отца и партнёров, от гида, рассказывающего, какой офигенно замечательный и исторически оригинальный этот Ростов-на-Дону. Угу… И вдруг вспомнились её тонкие, почти прозрачные на просвет розовые ушки… Щёчки. Будто свет изнутри. И вдруг вместо недовольства, злости и раздражения внутри стало нежно. Непривычно. Словно лицом в торт.

Я до последнего колебалась. У мраморных ступеней и стеклянных дверей с позолоченными ручками стояла минут десять, вся покрывшись мурашками. Затылок трепал нарастающий ветер, срывался мелкими брызгами дождь с сизых облаков. Как в песне: «Вечер. Холодно»… А я стояла, прижимая к бедру сумочку и слушая сердце. Оно сжималось. И я не решалась. Было уже не пять, а половина шестого. По сценарию мне петь в шесть. Обратно пути не будет… Но ведь он мне и не нужен! Совсем не нужен! Так чего же я боюсь?! Нет, это просто мандраж. Перед выступлением. Как в театре. Я всегда волнуюсь перед тем, как взойти на сцену – в школе, в университете, но потом выхожу. Умирая от страха, вижу перед собой лица, устремлённые на меня глаза. И понимаю: терять нечего – я на сцене! С этой мыслью страх уходит, энергия бьёт в темечко, и вот тогда начинаешь отрываться по полной. Никто никогда не догадывается, что три секунды назад я тряслась, как заяц в осеннем лесу, что ладони были влажными, а пульс стучал в ушах, и что я вообще-то стесняюсь и думаю, что у меня не получится. Что было почти невозможным – сделать шаг на сцену. Вот и сейчас так же.

По спине пронеслась волна дрожи, и я решила: «Довольно! Дань страху отдана сполна! Пора отрываться». И я шагнула. Дёрнула за ручку, улыбнулась швейцару в фиолетовом с золотом мундире. Отказалась отдать пальто. Привела в порядок распущенные волосы перед зеркалом. Красная губная, красные туфли на высоченном каблуке. Цок-цок-цок и вот он – зал для торжественных приёмов. Я вдохнула-выдохнула и вошла.